Из книги «Жертвоприношение»
©Ринат Сабитов, 2014
Информацию, которую запросил наш инспектор, я собрал быстро. У лейтенанта было чутьё на учеников, склонных к правонарушениям. Но тут и мне было понятно, почему полицейского интересовали именно эти дети. Все они жили на улицах Мостостроителей и Сталелитейная, то есть — в «Шалмане».
Чета Кляйн сидела у меня в кабинете и молча ждала прихода лейтенанта Распекова. Долго ждать не пришлось. Он вошёл и сразу направился ко мне. Крепкое рукопожатие и сразу же в его руках оказалась требуемая им информация. Быстро просмотрев написанное, он тихим, но твердым голосом произнёс:
— Всё ясно. Поехали в «Шалман». Наряд ждёт у школы.
«Шалман» встретил нас пустыми улицами и лаем собак, рвущих толстые цепи, надежно удерживающие их у будок.
— Трезвеют, — пояснил участковый, предусмотрительно взятый Распековым, — Район оживёт ближе к вечеру. Тогда сюда лучше не соваться, чужаков тут не любят.
Первыми, кому мы нанесли визит, была многодетная семья Михайловых. Шутка ли, девять детей и мать. Отец детей умер три года назад. Не вынеся такой утраты, Светлана Михайлова запила. Сначала рюмочкой снимала стресс, потом от стресса помогал убегать граненый стакан с «беленькой». Появились сочувствующие, а вместе с ними и запои.
Дети были предоставлены сами себе. Ни контроля, ни воспитания. Пятеро старших уже женились и вышли замуж. А четверо младших Михайловых жили с матерью и её сожителем на Мостостроителей, 19.
Дома из детей оказались только восьмилетний Пётр и двенадцатилетняя Ольга. Сёстры-близнецы Елена и Татьяна отсутствовали. На вопрос Распекова где ещё дети, заспанная и отекшая Светлана, едва шевеля языком, произнесла:
— Были. А сейчас нет их. Где они — не знаю.
— Да какая же ты мать?!- не выдержал участковый, смотря на заспанное и отёкшее лицо женщины.
— А я что? Я откуда знаю, где они? Вчера были…
Говорить о чём-либо с ней больше не имело смысла.
— Ну если и Коновалов исчез, то это массовый побег, — рассудительно заметил школьный инспектор.
— И у него семья такая же? — поинтересовался участковый.
Семья Коновалова совершенно в другой части микроучастка школы. Но дружбу Сергей водил и с Кляйном, и с Болатовым, и с сёстрами Михайловыми. Прежде чем поехать до Коноваловых, заглянули к семье Болатовых. Отец работяга, не пьёт. Мать – домохозяйка, на ней и дом, и огород, и трое детей. История Болатовых мало чем отличалась от рассказа Кляйнов.
Сергея Коновалова, как и ожидалось, дома не было и, как и предполагал Распеков, дома он тоже не ночевал. Покосившийся саманный домишко, запущенный огород, мать без постоянной работы и убогая обстановка в доме. Мать Сергея не вела аморальный образ жизни. Просто она, как и многие другие матери-одиночки, едва сводила концы с концами, воспитывая двух детей.
— Это побег, — теперь уже уверенно произнёс инспектор,- будем подавать в розыск.
…Через четыре дня беглецы нашлись. Нашли их далеко от нашего района, в другом конце города. Их заметили бдительные старушки, сидящие у подъезда. Старушек насторожило появление незнакомых детей, которые то появлялись, то исчезали во дворе. Вызвали участкового. Тот с сантехниками проверил подвал, потом второй. И нашёл…
А потом были вызовы в отделение полиции вместе с родителями, постановка на внутришкольный и городской учёт, административные суды.
После окончания девятого класса они ушли в профессионально технические училища, сейчас именуемые колледжами.
И вот мой очередной визит к «проблемной» семье. Семья Бондаревых жила в саманном полуразвалившемся домике с небольшим огородиком, уже давно заросшим бурьяном. Я знал со слов завуча по воспитательной работе и участкового полицейского, что мать ученика злоупотребляет спиртным, но насколько сильно на момент моего первого визита я не знал. В этот район идти одному мне не советовали, поэтому вместе со мной отправился инспектор по делам несовершеннолетних. Молодой человек, лейтенант, который на совесть выполнял свою работу. Марат, так звали инспектора, с силой постучал в деревянную дверь. Никто не открывал. После пяти минут безуспешных попыток дозваться хозяев, мы собирались было уйти восвояси, как засов на двери заскрипел, и в проеме раскрывшейся двери перед нами предстала хозяйка. Она явно спала до этого, почти не понимала, что с ней и кто перед ней. И без сомнения, она пьяна. Мы вошли внутрь.
Тогда я впервые увидел, что значит жить в убогих условиях. Света не было, его отключили за систематическую неуплату. Газа тоже. Дом топился только в том случае, если удавалось насобирать хоть немного дров. В комнатах грязно, пыльно, везде раскиданы вещи. На кухне возле стола батарея пустых бутылок. Корка высохшего хлеба превратилась в какой-то сероватый комок, покрытый плесенью.
— Где Вовка? — без церемоний спросил ее Марат.
— Не знаю, — пожала пленами женщина, — наверное, играет… Я спала.
— Вижу, — кивнул головой инспектор, — но предупреждаю: повторится такое еще раз — в наркологию положу и лишу родительских прав. Нас клятвенно заверили, что это в последний раз.
— Не верь, — произнес Марат, — когда мы возвращались обратно в школу, — повторится. Будем готовить документы на лишение и нагрянем как-нибудь неожиданно, увидишь все сам.
И мы нагрянули спустя полтора месяца. Повод был более чем важный: один из учеников, сосед этой семьи, рассказал, что как-то зашел за другом, Вовкой, к ним в дом и увидел, что мать, ее сожитель, старшая дочь и сам паренек распивают спиртное. А это уже административное правонарушение, которое игнорировать инспекция по делам несовершеннолетних никак не может…
