Жительница Алматинской области Ботагоз вздыхает, говорит, что такой, как у нее, судьбы, никому не пожелаешь. В детском доме ей приписали отставание в развитии, а потом отдали на волю опекунам — торговцам людьми. В итоге 16 лет женщина провела в рабстве и освободилась только благодаря счастливой случайности. Что пережила сирота за это время и почему в таком положении может оказаться каждый «недееспособный» казахстанец.
Ботагоз выросла в детском доме Жаркента. Мама оставила ее, обещав, что скоро вернется, но так и не сделала этого. Потом было все как у многих сирот: девочка росла тихой и стеснительной, ждала родительницу и мечтала, что когда-нибудь выйдет из детдома и обретет семью.
«Моя жизнь переломилась после разговора с психиатрами на комиссии. У меня спросили, чем отличается вертолет от самолета. Я была тогда в четвертом классе и знала ответ, но постеснялась сказать. Так мне и поставили диагноз «умственная отсталость». Он стал для меня приговором.
Меня не положили в психбольницу, я, как и все дети в детдомах, этого боялась. Потом я выросла, и меня снова отправили проходить медкомиссию. Апайки (воспитатели — примечание) мне говорили, что сейчас меня будут смотреть психиатры и я должна себя вести как психбольная.
Мне задавали вопросы: «Хочешь вообще замуж выйти? О чем мечтаешь? Нужна тебе пенсия?»
Я ответила, что мечтаю о семье. Я действительно хочу создать семью, родить детишек и быть хорошей женой и матерью. Апайки перебивали меня, говорили врачам: «Не слушайте ее, у нее с головой не в порядке!», «Она ничего не соображает!».
После этой комиссии меня лишили дееспособности как якобы психически больную. Это означало, что я никогда не выйду замуж, у меня никогда не будет прав, все и всегда за меня будет решать опекун, которого мне назначили. Это был директор интерната», — рассказывает Ботагоз.
В 16 лет девушку отправили в психоневрологический интернат. Но вскоре ее забрали оттуда под расписку и заставили работать.
«Меня перевозили из дома в дом. Я была домработницей, няней для детей. Мне говорили, что делать, и я делала. Деньги за мою работу платили опекуну, на тот момент это был директор интерната.
Затем опеку надо мной оформила пожилая женщина. Она отдала меня своей сестре, у которой я должна была делать ремонт в помещениях, красить стены и потолки, убирать, шить постельное белье, присматривать за детьми в ее детском садике. Также я ухаживала за ее ребенком с инвалидностью. Он был хорошим, но неизлечимо больным.
Одежду она мне не покупала, я носила те вещи, что у меня появились раньше. За мою работу она меня кормила, деньги за труд не платила. Даже пенсию с карточки снимать не разрешала», — вспоминает женщина.
Однажды Ботагоз отказалась работать бесплатно. За это опекуны месяц держали ее в подвале практически без еды. Так продолжалось до тех пор, пока она не согласилась вернуться к прежней жизни.
«Однажды меня избили. Я обратилась в полицию, но мои опекуны сказали, что я психически нездорова и сама себя била. Полиция никого не наказала, а я сделала вывод, что искать справедливости себе дороже.
Моя хозяйка часто говорила мне, что я сирота, я психически больная и никому не нужна и что если буду возмущаться, то меня вернут в психинтернат до конца моей жизни. Я молчала и работала, потому что это было правдой, меня легко могли отправить туда.
Годы шли. Мне уже было 30 лет, у меня не было ни семьи, ни своего угла. Я смотрела на своих ровесниц и завидовала их семьям и счастью. Думала: неужели я так и проживу всю жизнь в рабстве? Неужели я никогда не смогу создать семью и у меня никогда не будет своего дома? Я буду всю жизнь вот так работать за тарелку супа?
Ребенок, за которым я ухаживала, умер. Я искренне его полюбила и очень плакала, когда его не стало. Теперь, без малыша, я тоже стала никому не нужна. В этот момент я попыталась найти маму, но так и не смогла», — делится Ботагоз.
Тогда Ботагоз и встретила волонтера из фонда «Коргау HR». В организации ей назначили юриста Тамару Симахину, которая защищала ее в суде. Ей удалось доказать, что девушка дееспособна и никакой опекун ей не нужен.
«Юрист узнала, что моя карта у хозяйки, и запросила выписку из банка. Тогда и стало известно, что она тратила мою пенсию, покупала себе дорогое нижнее белье и снимала наличные. А я в тот момент находила маленькие подработки, чтобы купить себе зубную пасту и прокладки. Меня радует, что все это в прошлом.
И вот сейчас я свободна. Я говорю это, и мое сердце радуется, я даже не знаю, как описать это. Люди не ценят свою свободу, многие не понимают, что такое — быть дееспособным человеком.
Мне можно работать на себя. Можно делать, что хочется, можно есть, что хочется, и идти, куда посчитаешь нужным. Это такое счастье!
Я часто думаю о том, как сложилась бы моя судьба, если бы не диагноз. Ведь только из-за него моя жизнь пошла под откос. Я могла в 18 лет, как другие дети, выйти в самостоятельную жизнь, и государство выдало бы мне квартиру. Возможно, сейчас у меня были бы дети и муж.
А теперь в 34 года я учусь жить заново. Я пытаюсь привыкнуть к тому, что никому ничего не должна. Привычки остались, остался страх наказания. Я до сих пор иногда озираюсь по сторонам с мыслями: «Я сейчас правильно все делаю? Не сделала ли я того, что не должна была делать? А за это меня не накажут?» Думаю, это пройдет со временем», — заключает Ботагоз.
Выиграть суд удалось благодаря счастливой случайности, говорит юрист Тамара Симахина. Впереди еще одно разбирательство: предстоит наказать опекунов, которые 16 лет незаконно пользовались деньгами Ботагоз.
«Обычно недееспособным людям нельзя официально устроиться на работу и получать зарплату. Но она работала в детсаду, и у нее были пенсионные отчисления. И это стало доказательством, что она способна работать», — говорит юрист.
Тамара Симахина второй год ведет подобные процессы. Таких историй, как у Ботагоз, по словам эксперта, в Казахстане очень много. Юрист считает, что нынешнее законодательство развязывает руки психоневроинтернатам.
«На наш взгляд, это достаточно большая проблема, потому что судебная практика складывается таким образом: каково заключение психиатра, таково и решение. У нас есть замечательная конвенция о правах людей с инвалидностью, в 2015 году Казахстан ратифицировал ее. В ней говорится о том, что, несмотря на заключение психиатра, учитывая все обстоятельства, должен принимать решение суд.
Лишение дееспособности означает, что человек не может вступать в брачные отношения, никто его не примет официально на работу, такой человек не может выдать доверенность. Он остается в полной власти опекуна. У людей, проживающих в психинтернате, опекуном может быть только интернат, даже если есть родственники и родители.
Ботагоз мы смогли помочь, потому что она была вне интерната, а вы представляете полное бесправие людей, которые, имея психдиагноз, будучи признаны недееспособными, находятся внутри?» — говорит Тамара Симахина.
Поэтому сейчас юрист выступает за то, чтобы в психбольницах во время осмотров велась аудио- и видеозапись.
«Недавно вступил в действие новый кодекс о здоровье. При его обсуждении мы встречались с депутатами и психиатрами. Мы настаивали на том, чтобы в области психиатрии при постановке диагноза и при проведении экспертизы велась аудио- и видеозапись. Это вызвало возмущение, психиатры выступали против этой нормы, говоря, что это будет нарушать права человека.
Но ведь у нас ведут запись судебных заседаний, во всех торговых центрах камеры стоят, на всех перекрестках. Однако психиатры заняли жесткую позицию, нам не удалось добиться, чтобы эту норму приняли», — говорит юрист.
Источник: Tengrinews
