©Ринат Сабитов, 2016
Песок пустыни дышал нестерпимым жаром, солнце накалилось до белого блина, зависшее в едва колыхающемся воздухе мертвой земли. На сотни миль вокруг было спокойно и подозрительно тихо. Даже ветер предпочитал обходить эти места стороной.
И посреди этого вымершего мира стоял городок, названный не то в насмешку, не то с надеждой на лучшее – Парадизо. Полдюжины домов собранных их прессованного кирпича, высотой не больше роста взрослого мужчины, и выбеленных снаружи белым до рези в глазах известняком. Население городка – четыре семьи, настоятель прихода и его служка. Всего — семнадцать человек.
Это было странное место в не менее странном мире. В Парадизо уже много поколений никто не был знаком с грамотой, не умел считать и писать. Самым грамотным считался падре Антонио, отсчитывающий дни очередной мессы по камушкам. Каждый день он откладывал в сторону один камушек, и когда их количество было равным количеству пальцев на его обеих руках, он звал всех жителей городка на проповедь. Падре говорил всегда одно и то же, и многие знали его проповедь наизусть. Но регулярно ходили и смиренно сидя перед святым отцом раболепно внимали его словам. Единственный, кому разрешалось пропускать эти проповеди, был дон Педро, немощный старик, который крепко держался своими иссохшими руками, как за жизнь, так и за власть в Парадизо….
Самый старший – дон Педро, перешагнул порог ветхой старости и сейчас был старейшиной городка, от решения которого заивсе6ло все. Абсолютно все.
Ходить дон Педро уже не мог, и поэтому с рассвета до заката сидел в большой прохладной комнате, а с заходом солнца до появления его первых лучей, спал под навесом во внутреннем дворике своего жилища. Никто не осмеливался ослушаться воли беззубого и выжившего с ума старика. Все жаждали того дня (а, может, утра, вечера или ночи) когда порядком надоевший всем старейшина наконец постучится в ворота Рая, навсегда оставив немногих жителей Парадизо, дав им долгожданную возможность самим принимать решения.
-…старик совсем сошли с ума! — вошедший решительным шагом в обеденную комнату хозяин дома, не глядя бросил на стоявший в углу деревянный табурет свою широкополую шляпу и уселся спиной к занавешенному белой тряпкой окну за грубо сколоченный стол.
Густаво, фамилии которого никто не знал (да и никто не интересовался этим), был главой клана водоносов, которым дон Педро вменял в обязанность ежедневно находить воду. Неважно где и неважно как. «Вода должна быть всегда. В достаточном количестве» — постоянно напоминал старейшина, едва завидев перед собой Густаво. И мужчина, почтительно склонив голову перед стариком, соглашался с ним, кляня про себя уже подзадержавшегося в этом мире старика.
На этот раз дон Педро приказал добыть лишнюю бочку воды для проведения ритуала.
-Что задумал этот старик? – Густаво обратился к жене, молча ставящей перед мужем миску дымящейся похлебки и кружку с несколько раз разбавленным водой вином (запасы, оставшиеся с тех пор, как он нашел в песках на север от Парадизо обломки бог весть когда рухнувшего грузового самолета).
Жена села рядом с ним, по-прежнему молча смотря на мужчину.
-Может, он, наконец, заметил, что всем надоел и решил утопиться? – серьезно произнес глава клана водоносов, — Ради этого стоит добыть бочку воды…
На лице женщины не дрогнул ни один мускул.
-Какой еще ритуал придумал старикан? – это уже вслух размышлял Густаво, — Единственный ритуал в нашем городке – это Явление дона Мигеля. И то не регулярно…
В Парадизо не было принято отмечать дни рождения, устраивать поминовение умерших, праздновать свадьбы или рождение детей. Дело было не в каких-то религиозных убеждениях немногочисленных жителей Райского городка, а по банальной причине хронической нехватки воды. Поэтому требование старейшины и вызвало недоумение у главного водоноса Парадизо
Добыть кружку воды в этих местах равносильно подвигу. А нацедить бочку вожделенной и всегда не хватающей жидкости — почти чудо, которое совершает Густаво и его трое сыновей подростков.
Явление дона Мигеля – странное событие, плавно перетекшее в ритуал жертвоприношения, еще поколений семь или восемь назад. В свое время здравомыслящий и не помышлявший стать старейшиной городка, настоятель местного прихода дон Педро, рассказал своим прихожанам легенду, случившуюся с предком одного из прихожан…
Эстебан, подросток лет двенадцати, копал яму для строительства нового дома в Парадизо. Его отец и старший брат отлучились, оставив Эстебана одного. Семья мальчика строила новые дома, когда старые жилища немногочисленных жителей Парадизо приходило в негодность, иссушенные беспощадным солнцем. Так случилось и в этот раз. Вырыв яму, которая, по сути, и служила домом, мужчины отправились за прессованным песком, который девали еще один старший брат и сестра Эстебана.
В яме было прохладно, и мальчик позволил себе смежить веки, наслаждаясь расслабляющей тенью.
«Не спи, Эстебан!»
От прогремевшего рядом с ним мужского голоса мальчик вздрогнул и открыл глаза. Прямо перед ним, на другом конце продолговатой ямы стоял незнакомец. Высокий и светящийся золотым светом мужчина кивнул Эстебану.
«Я – твой защитник и помощник… Мигель»
Эстебан обомлел. Преподобный Маркес рассказывал прихожанам Парадиз о Божьем царстве и помощниках Господа, в том числе и об архангелах, в чьей власти были стихии природы и прочие чудеся Всевышнего и Милостивого Господина, «…взирающего на бренный мир с высоты Небес и во власти которого жизнь, равно как и само бытие и всего сущего…»
Эстебан от удивления и испуга не мог произнести ни слова. А дон Мигель, слегка обвернувшись, кивком головы указал мальчику в сторону палящего солнца.
«Смотри!»
Эстебан осторожно повернул голову в сторону, указанную незнакомцем.
За ямой, на песке, уходя за горизонт, расположились странные высокие строения, сверкающие в лучах солнца и поражающие мальчика своей умопомрачительной высотой. Все эти высокие строения, назначение которых Эстебан не мог понять, располагались ровными рядами, рядом с которыми из земли, почему-то темной и очень твердой на вид, торчали непонятные предметы из неизвестного мальчику материала. Эти… Эстебан не знал, как назвать увиденные им предметы, были ярко-зеленого цвета, такого, какой он мог только представить со слов преподобного Маркеса, живописно описывающего Царство Небесное. И по ровным дорогам, в обе стороны, по несколько рядов, быстро двигались какие-то непонятные прямоугольники, сверкающие, так же как и эти сооружения…
«Это и есть Царство Господнее?» — мелькнуло в голове подростка.
«Это Парадизо…, — ответил дон Мигель, — каким он был и каким может стать…»
Эстебан испуганно осенил себя крестным знамением, беззвучно шепча молитвы, не сводя глаз с представшего ему зрелища.
«Донеси до всех живущих и тем, кому предстоит жить здесь, об увиденном! И старайтесь, и трудитесь, дабы создать подобное! И каждый год я буду являть себя, и напоминать вам, дабы не забыли вы о сказанном мною!»
И дон Мигель исчез, как растаяла в воздухе чудесная картина…
Мальчик рассказал все преподобному Маркесу, а тот, собрав всех в домике именуемом Храмом Господнем, сообщил «…о велении Господа устами помощника своего, проводить в этот день каждый год не взирая ни на какие обстоятельства празднество восхваления величия и милости Господнего, которое следует именовать не иначе как Явление дона Мигеля»
И по велению уже настоятеля на следующий день каждая семья принесла символическую жертву: кто кружку воды, кто кусок иссушенного паса ящерицы, а кто и корни глубоко растущего Растения жухни…
Густаво, морщась от уже надоевшего ему ежедневного отвара из мяса ящерицы, именуемого «похлебкой», доел содержимое миски. Этот предмет домашней утвари, доставшейся ему от его отца, а тому — от его родителя, и так из поколения в поколение. Как называется крепкий материал, из которого сделана миска, Густаво не помнил. Да и незачем помнить такие вещи – есть из чего хлебать, да и ладно.
У его детей такой посуды не было. Эта миска достанется после смерти главы семейства старшему сыну. Остальные будут довольствоваться тем что есть, пока не настанет день распределения вещей умершего одинокого горожанина. И тогда, весьма может быть, им и перепадет что-то полезное, как для себя, так и для своих детей…
Последним умершим одиночкой в Парадизо был прежний настоятель, отец Тимоний. Почти все его скромное имущество по праву преемственности перешло до этого момента охотнику за ящерицами, Антонио. Едва отец Тимоний предстал пред ликом святого Петра у врат Рая, как дон Педро, уже старейшина городка, объявил Антонио новым служителем церкви и отдал ему вещи умершего настоятеля. Проявляя милосердие и великодушие, падре Антонио раздал кое-что из вещей усопшего трем семьям Парадизо. Семье Густаво достались глиняный кувшин и пара деревянных ложек.
-…завтра на закате сбор жителей, — Густаво вытер грязным рукавом рубахи губы и потянулся к кружке с вином.
-Интересно, что за ритуал придумал дон? – задумчиво произнесла до этого молчавшая женщина, — Явление дона Мигеля уже прошло. А больше мы ничего не отмечаем…
Отхлебнув из кружки и глубоко выдохнув, Густаво покачал головой.
-Завтра, так завтра, — хозяин дома тяжело поднялся из-за стола, — Только где мы так быстро добудем бочку воды?
Вода добывалась семьей Густаво из растущих глубоко в земле корней Растения жизни. Три сына копали глубокую яму там, где из раскаленного песка едва выглядывал высохший кончик растения. Нужно было иметь отменное зрение, чтобы увидеть этот кончик, и обладать не менее отменным здоровьем, чтобы копать несколько часов подряд под неумолимо палящим солнцем….
Добыв корни, сыновья несли их домой, где глава рода вместе с женой клали растения под тяжелый камень и ждали, пока из них в большой глиняный кувшин тонкой струйкой потечет вода…
У Густаво была единственная на весь городок бочка, вмещавшая в себя три кувшина воды. Добыть такой объем живительной влаги за несколько часов было просто не реально.
Дон Педро никогда не отличался ни смелостью, ни силой, ни интеллектом. Сын землекопа, он был обречен повторить путь своего отца и брата. А для того, чтобы выкопать яму особых знаний не требуется. Педро повезло в том, что он достиг почтенного возраста, когда время обелило его ставшие редким волосы, испещрило затейливым рисунком морщин его лицо и шею и навсегда лишило способности жевать хоть сколько-нибудь твердую пищу. Теперь он был старше всех в Парадизо и обращаться к нему следовало не иначе как «дон Педро», почтительно склоняя голову и снимая шляпу в его присутствии. Жену свою старейшина городка предал земле так давно, что ему иногда казалось, что никакой Жизель в его жизни и не было. Да вот его единственная дочь Марита своим существованием утверждала обратное. Она никогда была не замужем и не имела внебрачных детей, как-то незаметно преодолев порог деторождения, порядком располнев и посеребрив силосы песком времени…
Марита жила с отцом, ухаживая за стариком и ненавидя этот мир, ограниченный одним лишь Парадизо, дальше которого она, как и ее отец, никогда не была.
Прислуживала им немолодая пара, живущая в доме старейшины и несущая на себе всю тяжесть домоводства. Карлос, мужчина еще сильный, смотрел за состоянием дома, неустанно ремонтируя осыпавшие то тут, то там участки стен, убирая двор и перетаскивая каждый день дона Педро из комнаты под навес во двор и обратно. Его жена Хуанита готовила еду, убиралась в доме, стирала (не так часто как следовало бы, и не всегда получалось хотя бы ополоснуть накопившееся за столько времени все грязное тряпье дона и его дочери), в общем – на ее плечах было ведение домашнего хозяйства.
Падре Антонио прислуживал подросток, Хорхе, родители которого погибли во время последней песчаной бури. Хлипкий дом молодой семьи не выдержал сильных порывов ветра, и погреб под собой молодую чету…
В одной из комнат церкви падре Антонио вспахал земляной пол и посадил растения, семена которых хранились в специальной амфоре и собирались каждый год для посадки нового урожая. Это были и задки, из которых он сам выпекал темные батоны грубого хлеба, и волокна, которые отдавал жена водоноса, имеющей в маленькой комнатушке подобие ткацкого станка. Материал раздавался каждой семье по мере надобности и каждая хозяйка сама выкраивал и шила одежду…
Семья гончара Тулия была самой многочисленной в Парадизо: он, жена, два сына и две дочери. Но это, наверное, и к лучшему. Сыновья копали землю под толстым слоем песка в поисках хоть чего-то отдаленно напоминающего глину. Сам Тулий, названный так в честь своего прадеда, сидел за гончарным кругом. Жена обжигала в печи сотворенное ее мужем. Старшая дочь следила за домом, младшая же пока еще не достигла возраста помощницы своей сестре, но очень скоро Анхелике будет немного легче справляться со своими многочисленными обязанностями.
Вот и все жители Парадизо.
На закате назначенного доном дня все жители городка собрались в тесном внутреннем дворике старейшины Парадизо. Сам дон Педро чинно сидел в своем ветхом, как и он сам, кресле и не мигая смотрел на собравшихся. Солнце клонилось к закату, и на улице было не так душено как днем. Густаво со своей семьей стоял впереди семьи гончара, Карлос и Хуанита – немного в стороне, Марита встала за спиной отца, а падре Антонио и Хорхе справа от самого старого жителя Парадизо. Все ждали слов дона Педро.
Старик сделал едва заметно жест своей ослабшей рукой и все невольно сделали шаг вперед.
-Недавно я увидел сон, — шамкая беззубым ртом прошептал старик, — Мой старший брат Умберто пришел ко мне и сказал, что мы живем неправильно….
Все удивленно переглянулись. Так жили их родители, и родители и родителей и все их предки и никто ни слова не произнес о неправильном образе жизни.
-Умберто сказал, что святой Мигель больше не приходил к нам оттого., что мы ведем неправильную жизнь, — старик перевел дыхание. Говорить так громко и так долго ему было очень тяжело.
-А в чем мы провинились? – осмелился спросить дона гончар.
-Почитаем не того бога и поклоняемся не тем святым, — едва слышно выдохнул дон Педро.
Все непонимающе смотрели то на старика, то на молча стоявшего рядом с ним падре.
-Антонио и сам заблуждался, — продолжил старейшина, — Но понял ошибку и сейчас расскажет о новых правилах нашего города.
Падре сделал шаг вперед. Ночь уже во всю властвовала в начавшей медленно остывать пустыне. Становилось прохладнее и очень скоро воздух остынет на столько, что находиться на улице в легкой одежде будет невозможно.
Антонио повернулся в сторону стоявшего в стороне Карлоса. Тот все понял без слов и несколькими секундами позже скрылся в темном проеме входа в жилище дона Педро. Все молчали, готовясь внимать словам своего настоятеля.
Шорох за спиной заставил падре Антонио обернуться – Карлос принес из дома горящий факел, который тускло освещал пространство вокруг себя, и то, на расстояние не больше вытянутой руки…
-Много времени мы жили не правильно. – начал святой отец, — Наши предки ошибались, а мы как покорные овцы, соглашались с ними и свято чтили богов, которых нет!
Слова священнослужителя вызвали волну испуганного шепота среди стоявши перед ним прихожан.
-У нас другой бог! – в ужасе прошептала бледная от услышанного жена Густаво. С самого рождения воспитанная в богобоязнен и смиренном послушании, слова того, кто долгие годы наставлял ее, утешал и помогал ей когда словом, а когда и делом, были подобны грому среди чистого неба над ее обителью…
-И видел я сон, и явился мне ангел, посланник Господа, и указал он мне как нужно нам молиться и как славить Господина нашего небесного, — падре поднял голову к черному небу, лишенного сегодня луны и россыпи ярких звёзд.
-Вот так нам следует отныне осенять себя символом господним, — святой отец поднял указательный палец правой руки вверх, высоко подняв голову, смотря на чистое небо, и осторожно опустил руку и прикоснулся к нижней части живота, потом поднес палец к сердцу и после — дотронулся им лба. И под удивленные взгляды горожан очертил этим же пальцем круг над своей головой.
Жена Тулия, невольно повторила за падре его движения. Ее примеру последовали дочери гончара, аза ними и все остальные.
-Именно так и никак иначе, — кивнул святой отец, удовлетворённый увиденным зрелищем.
Густаво, смущенный от неожиданной смены всех догм и устоев, осторожно спросил Антонио:
-А как нам быть с Явлением дона Мигеля?
Падре провел плечами, словно озяб, и посмотрел на водоноса:
-Нет у нас больше праздника! Кто знает, являлся ли на самом деле святой Мигель или это бред перегревшегося на солнце подростка? Никто и никогда более не видел дона Мигеля, но мы всякий раз проводим праздник и приносим ему жертву.
Все молчали. В словах настоятеля было зерно разума.
-А наши жертвы, они были никому не нужны? – подала голос жена гончара, вспомнив, как регулярно на каждый праздник жертвовала самое лучшее, что находилось в доме.
Падре Антонио молчал. Он не мог сказать этой необразованной и простодушной женщине, что все пожертвования горожан святой отец складывал в отдельной комнате и иногда отдавал особо нуждающимся ту или иную вещицу, приговаривая при этом, что Небеса дарят эту вещь в знак покорности и смиренности.
-Жертвовать будем, — кивнул он головой, — но теперь наша жертва будет одна на всех…
Пожалуй, только работник дона Педро, Карлос, понял, о чем сейчас скажет святой отец. А сам Антонио выжидал, внимательно наблюдая за ничего не понимающими горожанами. Что сейчас творилось в голове святого отца знали только Небеса и он сам. Но взгляд темных глаз служителя нового культа не предвещал ничего доброго.
-Мне было видение, и Небо требовало от нас в знак покорности жертву. Человека!
Услышав это, женщины вскрикнули. Жена Густаво стало медленно оседать на пыльную землю дворика. Вслед за ней на землю упала Хуанита…
-Один из нас станет первом, кто примет смерть во славу нашего бога! И после, на новый день после песчаной бури, мы будем приносить жертву, окропляя его кровью каждое наше жилище.
-И кто будет первым? – мрачно спросил гончар, понимая, что стать первым у него один из шестнадцати шансов.
-Это мы сейчас и решим, — жестко и решительно отчеканил падре.
После долгой паузы первым начла Густаво:
-Мне и моей семье нельзя терять работника. А иначе кто вам будет доставлять вам каждый день воду и ткать материал?
Довод мужчины был железным и падре согласно кивнул головой.
-И нам нельзя, — подхватил гончар, — Кто ж вам будет делать посуду? Нет, мы не можем терять никого…
-А мы смотрим за хозяйством уважаемого дона Педро, — прошептала испуганная Хуанита, — и если нужно, то можем выполнять любую работу. Мы сильные и готовы трудиться день и ночь.
Все невольно посмотрели на молчавших старейшину и его дочь….
-Нет, отец… — прошептала все понявшая Марита.
Падре Антонио повернулся к ничего не понимающему дону Педро и, обращаясь к его дочери, зло улыбаясь произнес:
-Или он, или ты…
Женщина замотала головой, испепеляя полным ненависти взглядом того, кто еще днем был другом ее отца и входил в их дом без разрешения в любое время.
-Выбирай кто из вас…
Марита посмотрела на отца. Старику в последнее время было совсем плохое Марите несколько раз казалось что отец умрет, так и не получив отпущения грехов от святого отца.
Крупные слезы, стекающие по ее бледному лицу, тускло сверкали в свете горящего факела в руках Карлоса. Дон Педро приподнял голову и посмотрел на дочь.
-Марита, что хочет падре Антонио?
-Ничего, отец, — женщина сглотнула слюну и посмотрела на одилающих ее решения горожан.
Густаво, Тулий, их жены и дети, Карлос и Хуанита – все ждали только одного слова.
-А почему этой жертвой не стать тебе, падре? – внезапно твердым голосом произнесла Марита, — у нас у всех равные права и каждый сегодня сможет стать немного ближе к богу.
Святой отец от слов дочери старейшины стал белее стен их домов.
-Нет, Марита, я не могу. Тогда кто же будет общаться с богом? Кто будет передавать его волю вам, заблудшим душам?
С каждой секундой к женщине возвращалось самообладание.
-Например, Тулий, или Густаво, или Карлос… или я…
-Женщина – настоятель?! – сама мысль возмутила падре, — этому никогда не бывать!
-Почему же? — Марита не то действительно не понимала святого отца, не то решила играть на его чувствах, — Раз у нс сегодня появился новый1 бог, то почему бы не появиться и новому настоятелю? Раз все по-новому, тио и должен смениться пастырь наш …
-Что ты такое говоришь?! – падре стал расхаживать по дворику широкими шагами, постоянно что-то бормоча, — Бог один! Один!
Он поднял вверх указательный палец, демонстрируя его всем присутствующим.
-И что? – теперь Марита действительно не поняла падре Антонио.
-А то! – больше слов святой отец не нашел. Губы его нервно дрожали, а его самого трясло, словно он был в лихорадке.
-Мой выбор – это ты, святой отец! – Марита победно осмотрела замерших наблюдателей, — Правда, отец?
Старейшина городка согласно кивнул головой:
-Правда. И пока я жив, мое решение не оспаривается. Как скажет Марита так и будет.
-Нет! – падре хотел броситься к продолжавшему непонимающе смотреть на все происходящее старейшине, но сделав шаг, стал медленно оседать, схватившись за грудь и жадно хватая ртом прохладный воздух ночи.
-Боги взяли положенную им жертву! – Марита отошла от отца заняла место напротив обескураженной всем увиденным группы горожан.
-Теперь я ваш пастырь, и называйте меня мать Марита!
Все молча кивнули головами в знак согласия.
-Старый бог возвращается!
Мать Марита осенила себя привычным крестным знамением, и ее примеру последовали все остальные.
-Что случилось, Марита? – дон Педро посмотрел на внезапно преобразившуюся дочь. Такой он ее еще никогда не видел.
-Ничего страшного, отец. Бог взял положенное ему и дал нам причитающееся….
