Нагимыч тяжело и шумно вздохнул: «Оно ведь как: все в жизни происходит так неожиданно, что страшно становится от такой вот неожиданности.
Но давай все по порядку. До войны я жил с родителями в Оренбургской области, Сулелецкий район. А чем в глубинке заниматься кроме сельского хозяйства? Вот и я после школы скотину пас, а свободное время на Урале проводил. Река большая, широкая. Летом рыбачили, зимой на коньках катились. Беззаботное и веселое детство.
Детство… Война все испортила. Пятнадцать мне было, когда объявили ее проклятую. Старший брат ушел сразу, а я оставался с родителями. Переживали всей семьей, писем от него ждали с фронта. Скажу сразу, Арзан живым вернулся, ранение только легкое. Но до Берлина дошел, выжил.
А вот я. В сорок третьем я не выдержал и однажды утром, в июле, тайком от матери и отца, отправился в призывной пункт. Добавил себе год, и был приписан к регулярной армии. А куда может пойти сельчанин в армии? Только в кавалерию. Лошадей я любил, так что в кавалерии я был в своей стихии. О том, что я на фронте, родители узнали только тогда, когда я уже был на вокзале, перед самой посадкой в теплушку. Отец ничего не сказал, но я понимал, что он одобряет мой шаг. А мать. Она никогда не перечила отцу.
И вот оказался я на линии фронта. Моя лошадь, Тумба, была податлива и хорошо слушалась команд. Но меня больше волновал первый бой. Как бы я не старался себя успокоить, но мне было страшно. Я шел на смерть, и никто не знал, останусь жив, или меня убьют.
Первый бой я не забуду никогда. По ночам мне снится, что я снова в атаке, спустя столько лет. Честно скажу, страшно не было. Бояться некогда было, все шли в атаку, и я, поддавшись этому куражу, шел вперед, не думая ни о чем. Это потом, когда улеглась горячка атаки, меня стал колотить озноб. Именно тогда я осознал весь ужас войны и тот риск, ту игру со смертью. Спасли меня однополчане – дали водки, которая сняла это состояние осознания смерти.
Потом были еще и еще бои, но уже не так страшно было. Хотя вокруг меня убивали, убивали товарищей, убивали однополчан.
А ноябре того же сорок третьего я впервые убил фашиста. Убить в бою – это одно, там не замечаешь и не думаешь. А вот уничтожить врага после боя – совсем другое дело. Поставили передо мной пленного офицера, подошел наш командир и сунул мне в руки автомат: «Стреляй во вражину.»
Я помню, что испугался, смотрел по сторонам, но мои однополчане стояли за моей спиной и приободряли как могли. Дрожащими руками я поднял автомат и дал очередь. Солдат упал, а я, отбросив автомат, сам упал на колени. Закрыл лицо руками и заплакал. Я убил человека! Это в кино показывают таких смелых и крепких парней, убивающих врага не задумываясь, а знаешь, как страшно убить в первый раз?
Потом я убивал много раз. Шашкой рубил, из автомата косил их рядами.
И вот под Кенигсбергом, при очередной атаке произошло то, что перевернуло мою жизнь. Падал снежок, один из первых осенью сорок четвертого. Задача перед полком – захватить и удержать пригород королевского города.
Мы пошли в атаку. То, что взрывалось все вокруг, все было пронизано сплошной сеткой нескончаемых пуль, я не говорю. У нас была задача, мы шли за Родину, за Сталина. Вперед, только вперед!
В какой-то момент боя я вдруг четко услышал голос матери, звавшей меня по имени. Я так четко услышал ее, что удивленно повернул голов на голос. И только повернул голову, прямо возле уха просвистела пуля. Ты понимаешь, если бы я не повернул голову, то меня бы убило! И не было ни матери твоей, ни тебя. И почти сразу же под моей Тумбой взорвалась мина. Что было дальше, я не помню, упал на землю и потерял сознание. Только потом мне рассказали, что моя Тумба приняла на себя весь удар, взяв на себя почти все осколки. Но и мне досталось, голова, ноги, тело.
Я не знаю, сколько лежал на земле, постепенно покрываясь свежевыпавшим снегом. Так бы и умер на поле боя от ран, если бы не санитары, обходившие место сражения и случайно коснувшиеся меня. Я застонал, меня погрузили и отправили в госпиталь. Победу я встретил в Каунасе, в госпитале, в котором пролежал до февраля сорок шестого.
Как много в те дни было случайностей, которые спасли меня. Вот и не верь после этого в Бога и ангелов-хранителей… » — закончил Нагимыч свой рассказ.
2011
